"Фильм Дельпи снят очень трезво, и поступки его персонажей даже не лишены психологической мотивированности. Фильм Якубиско, напротив, довольно поэтичен, в нём действуют колдуны и ясновидящие, а невесть откуда взявшийся Караваджо занимается боди-артом на теле Батори. Тем не менее, "Батори" - более реалистичный фильм, чем "Графиня". У Якубиско Батори никого не убивает": bohemicus.livejournal.com/35668.html



Юрай Якубиско - тот режиссер, что умер в прошлом году

---

Между прочим, между Пушкиным и Кэрроллом не больше двух рукопожатий, даже несмотря на то, что в год смерти первого второму было только пять лет.
Пушкин общался с московским митрополитом Филаретом не напрямую, а через их общую знакомую, Елизавету Михайловну Хитрово, дочь Кутузова (да, именно того самого).
А англиканский диакон Чарльз Лютвидж Доджсон отправлялся в России для встречи с православным митрополитом, которому тогда было 84 года. Обсуждали религиозные вопросы, хотя был у них и еще один совместный интерес - фотография.

@темы: интересные мертвые люди

---

День русского языка привязан к дню рождения Пушкина, так что одно из самых любимых мной его стихотворений. Оно, конечно, "по Мицкевичу", но у А.С. изменен и размер и заглавие, что позволяет говорить о новом произведении на тот же сюжет.

Поздно ночью из похода
Воротился воевода.
Он слугам велит молчать;
В спальню кинулся к постеле;
Дернул полог… В самом деле!
Никого; пуста кровать.

И, мрачнее черной ночи,
Он потупил грозны очи,
Стал крутить свой сивый ус…
Рукава назад закинул,
Вышел вон, замок задвинул;
«Гей, ты, кликнул, чертов кус!

А зачем нет у забора
Ни собаки, ни затвора?
Я вас, хамы!.. Дай ружье;
Приготовь мешок, веревку,
Да сними с гвоздя винтовку.
Ну, за мною!.. Я ж ее!»

Пан и хлопец под забором
Тихим крадутся дозором,
Входят в сад — и сквозь ветвей,
На скамейке у фонтана,
В белом платье, видят, панна
И мужчина перед ней.

Говорит он: «Все пропало,
Чем лишь только я, бывало,
Наслаждался, что любил:
Белой груди воздыханье,
Нежной ручки пожиманье…
Воевода все купил.

Сколько лет тобой страдал я,
Сколько лет тебя искал я!
От меня ты отперлась.
Не искал он, не страдал он;
Серебром лишь побряцал он,
И ему ты отдалась.

Я скакал во мраке ночи
Милой панны видеть очи,
Руку нежную пожать;
Пожелать для новоселья
Много лет ей и веселья,
И потом навек бежать».

Панна плачет и тоскует,
Он колени ей целует,
А сквозь ветви те глядят,
Ружья наземь опустили,
По патрону откусили,
Вбили шомполом заряд.

Подступили осторожно.
«Пан мой, целить мне не можно, —
Бедный хлопец прошептал: —
Ветер, что ли; плачут очи,
Дрожь берет; в руках нет мочи,
Порох в полку не попал.»

«Тише ты, гайдучье племя!
Будешь плакать, дай мне время!
Сыпь на полку… Наводи…
Цель ей в лоб. Левее… выше.
С паном справлюсь сам. Потише;
Прежде я; ты погоди».

Выстрел по саду раздался.
Хлопец пана не дождался;
Воевода закричал,
Воевода пошатнулся…
Хлопец, видно, промахнулся:
Прямо в лоб ему попал.

@темы: стихи

---

Не Твин Пикс

И парный к нему

---

Лето и почти сразу же летние грозы) После них дышать сразу легче, а в остальное время жара под 30.
Лейс обновил свою "линейку", креветка там сама по себе неплохая, но каких-то принципиальных отличий от лобстера я не заметил. А вот сыр с медом, неожиданно, оказался очень даже.

---

Что интересно, эпитета "иезуитский", характеризующего манипуляции, изощренное коварство, какую-то чрезмерную усложненность с не самыми светлыми целями, в преимущественно протестантских странах, в отличие от России, не возникло.
По крайней мере, в английском языке в такой ситуации скорее используют слово "byzantine".

---

Может, в чем-то и поверхностно, но для первого знакомства, мне кажется, подойдет

---

В обсуждении этой статьи случился очень показательный диалог между автором и его постоянным читателем:
- Школа интернет–троллей.
- Крайне меткое замечание. Ученики иезуитов (не говоря уж о самих иезуитах) представляли своего рода опытных троллей в мире простодушных, то есть были, с определенной точки зрения, очень опасны. Папа даже распускал орден в 1773 году, не в силах более терпеть хитрых троллей, и из России иезуитов также изгоняли. Иезуитское образование давало выпускникам огромную манипулятивную власть над умами, не знавшими, по общей простоте эпохи, как на это всё отвечать.

И, посмотрев на эту формулировку, я что-то вспомнил Андерсена со "Снежной Королевой". Подумалось, нет ли там выпада в сторону ордена и его школ?
Андерсен ведь был протестантом (точнее, лютеранином), и вполне ревностным. Так что любви к католикам и конкретно к иезуитам,"заточенным" на борьбу с такими, как он, скорее всего, не испытывал.
Да и "программой-максимум" ученых троллей там было определенным образом отразить своим зеркалом небеса и Творца... аллегория, однако.

---

Читаю у Ерохова про иезуитскую или, как ее еще называют, игнацианскую педагогику (по имени основателя, Игнатия Лойолы) и, если честно, изумляюсь. О том, что иезуиты создали собственную сеть школ, известно, но вот как именно это работало?

"Игнацианская педагогика, полностью противоположная знакомой нам школе, на взгляд современного россиянина как будто бы придумана марсианами – но при этом мы знаем, что она отличнейшим образом воспитывала людей и добивалась всех поставленных целей.

1. Иезуитская коллегия – это церковная по подчиненности, светская по целям школа, в которой монахи учат детей богословию без всяких планов по превращению этих детей в священнослужителей. По существу, это одна из первых манифестаций идеи «мягкой силы» — иезуитам нужно лишь то, чтобы ученики выросли хорошими, солидными и интеллектуально развитыми людьми. Всё остальное – уважение бывших учеников к ордену, католической церкви в целом, следующий из этого рост влияния католицизма – образуется само собой.
Сегодня по этому принципу работает огромная (более тысячи по всему миру) сеть Гюленовских лицеев, совершенно не насилующая учеников идеями Хизмета, но усиливающая это движение исподволь.

2. Коллегия – восьмиклассная школа, в которой один класс может быть равен одному году обучения, а может быть и двумя, и тремя годами, если ученик усваивает материал медленно. В Киево–Могилянской академии даже поощрялось двухлетнее обучение в старших классах, то есть быть второгодником – совсем не позор. Внутри иезуитской педагогики наличие в классах второгодников полезно: учитель даст одному задание посложнее, другому попроще, один, поопытней, проверит у другого выученное, и т.п.

3. Тип коллегии был создан ранее, чем Ян Амос Коменский изобрел привычный нам классно–предметно–урочный метод обучения. Там учили так, как мы продолжаем учить в начальной школе: ученики одного года обучения составляют класс, и весь учебный день с ними занимается один учитель, который и учит их всему, чему нужно учить, как бы в рамках одного большого урока, разделяемого перерывами. Дети переходят в следующий класс – но учитель с ними остается тот же. Только в 18 веке в Академии появились дополнительные к основному курсу предметы (обычно факультативные) и ведущие их учителя–предметники.

Примечательно, что учитель учится вместе с учениками (конечно же, на более высоком уровне знаний по тем же предметам). Первоклассников учит молодой монах, который пока мало что еще знает, с каждым годом он повышает свою квалификацию, класс подошел к выпуску – пора выпускать и преподавателя, он уже созрел для более сложной работы, например, его можно сделать настоятелем монастыря или даже епископом. На самом деле, конечно же, такая схема работала не идеально, и некоторые учителя оставались в коллегии надолго.

4. Классы были невероятно разновозрастными, с разницей лет так в 5–7. Детей объединял уровень знаний, а не возраст. Для иезуитской педагогики и это хорошо: школа нацелена на социализацию более, чем на освоение знаний, а разновозрастная среда в классе социализирует лучше, так как схожа с обстоятельствами взрослой жизни.

5. Иезуитское обучение имеет целью формирование личности, а не информирование. Чем более абстрактный характер имеет проходимый материал, чем умозрительнее все рассуждения, с которыми сталкивается ученик, тем и лучше. Исходя из этого, школьный курс коллегии не содержал вообще никаких фактических данных и точных наук. Например, дети, умевшие свободно говорить на латыни, изучали речи Цицерона в римском Сенате только как образец риторики, а кто такой Цицерон, что такое Сенат и в чем состояла политическая ситуация, вызвавшая эти речи, они не знали – история Древнего Рима преподавалась им на уровне нескольких общих абзацев, не позволяющих понять цели и мнения Цицерона. Математика из учебного курса обычно опускалась, но и когда она преподавалась, то не уходила далее четырех простейших действий. Физика была схоластической и преподавалась по Аристотелю, то есть не имела ничего общего со знакомой нам наукой; для примера, дети обсуждали, могут ли быть реки в раю. Химия, биология, обществоведение в учебном курсе отсутствовали. География и история были краткими, примитивными. О каких–либо предметах, дававших конкретные трудовые навыки, не было и речи.

6. Обучение идет только на латыни (за исключением первых двух лет, когда детям, начинающим учить латынь, еще требуются кое–какие объяснения учителя на родном языке); исключение – короткое обучение славянскому письму, небольшие упражнения в составе курса пиитики и преподавание катехизиса (это как бы богословие для самых маленьких). Все учебники только латинские. Более того, как только дети получают способность к элементарному изъяснению (второй–третий год обучения), им запрещают говорить не на латыни и вне занятий, в интернате. В каждом классе есть позорная табличка, которую вешают на шею тому, кто говорит на латыни с грубыми ошибками, если носитель таблички заметил ошибку у другого, он имеет право перевесить табличку на него. Греческий в Академии преподавался бегло и слабо.

7. Почти весь курс имел чисто гуманитарный характер. Перечислим восемь классов академии. Первый класс – фара – давал первичные навыки чтения и письма на славянском, греческом и латинском языках. Следующие три класса – инфима, грамматика, синтаксима – также были преимущественно филологическими, латынь (в меньшей степени греческий) изучались глубже и глубже, уже с некоторой грамматической теорией, дети приучались переводить тексты, их также учили нотной грамоте. Арифметика заканчивалась в классе грамматики, дойдя до простых дробей и понятия квадрата и куба числа. В старших двух классах проходился катехизис (богословие в упрощенной подаче), и кратчайшие азы географии и истории. Далее шли два класса – пиитика и риторика – в которых занимались преимущественно разбором текстом античных авторов, выявлению в них литературных и ораторских приемов, самостоятельным опытам учеников на основе разобранного. Все эти классы считались низшими, и их учащиеся именовались спудеями.

Далее шли два высших класса – философия и богословие – нормально рассчитанные на двухлетнее обучение каждый, ученики которых именовались студентами; в составе богословия преподавали и гомилетику, то есть риторику, но на следующем уровне. В этих классах к ученикам относились как к взрослым: уже не было проверяемых работ, меньше следили за дисциплиной, но зато появлялись диспуты между учениками, иногда даже торжественные и публичные.

8. Иезуитское обучение соревновательно. Детям не ставят оценки, а вместо этого ранжируют их от лучшего к худшему. Ученики рассаживаются по партам сообразно учебным успехам: на первой парте лучшие (именуемые сенаторами), на задней худшие. При этом абсолютный уровень знаний значит мало: если весь класс выучил на 5+, а ты на 5 – тебя сажают на заднюю парту и стыдят. Если все выучили на 3–, а ты на 3 – теперь ты молодец и сидишь впереди.
Класс разделяется на две половины, условно называемое греческой и римской. Все оценки, полученные учениками каждой из половин, еженедельно суммируется, и выигравшая группа получает почетное место. Самый лучший ученик в классе имеет титул диктатора, не принадлежит ни к одной из половин и имеет право продать свои баллы любой из половин.

9. Академия была огромной и не знала идеи параллельных классов – в классах бывало по 200 и 300 человек – и это при одном учителе. Разумеется, эффективное обучение в таких условиях организовывалось так, что ученики обучали учеников; ученики–педагоги имели разные обязанности и титулы: аудиторы выслушивали устные ответы и выставляли оценки; декурионы следили за явкой в класс и своевременной сдачей письменных работ; цензоры следили за чистотой и дисциплиной в классе. Регулярно устраивались концертации – сеансы взаимного обучения, при которых ученики задавали друг другу различные вопросы по курсу и делали замечания, если ответы были неверны. Устраивались и межклассные мероприятия: например, когда ученики класса пиитики читали свои стихи, послушать их приглашали младших учеников. Это, ясное дело, точно соответствовало общему курсу иезуитской педагогики на социализацию учеников и формирование личности при значительно меньшем интересе к получению знаний как таковому.
Даже когда в дело вступает учитель, взаимное обучение не останавливается. Например, если учитель просит ответить одного ученика, то вслед за этим он вызывает второго и спрашивает, верным ли был ответ – если оба отвечающих не согласны друг с другом, они могут дискутировать.

10. Для развития в учениках деятельного духа им разрешалась делать дополнительные, факультативные письменные работы, указывая, какую награду они ожидают от учителя. Сохранились работы, озаглавленные «для повышения места» (то есть ранга ученика), «за сапоги», «за хлеб», «за одежду» и т.п.

11. Логика, философия, богословие, да и вообще весь стиль мышления иезуитской коллегии являются схоластическими. Сегодня так не мыслит никто. Схоластическая манера мышления до такой степени чужда современному человеку, что трудно даже объяснить, в чем она заключается.

Схоластическую мысль можно представить как своего рода карточную настольную игру, где игрокам раздается набор карточек с абсолютно формальными аргументами. Одна карточка бъет другую, карточки можно показывать друг за другом по определенным, очень сложным и также формальным правилам. Никакая истина участников такого спора не интересует, а уж о здравом смысле нельзя и заикаться, это для низменных простых людей.

Разумеется, школьный диспут идет не для выяснения того, кто держится правильных взглядов, а для установления того, кто выучил наизусть больше карточек (то есть формальных аргументов) и помнит, без заглядывания в правила, в каком порядке их разрешено выкладывать. Кстати, по ходу диспута учитель может попросить студентов обменяться занимаемыми позициями.

Вся эта очень странная, очень старинная школа смогла просуществовать аж до 1810–х годов, и только тогда была заменена Духовной академией понятного нам типа, то есть вообще не отличающейся от современной духовной академии и очень похожей на любой современные российский вуз. Но и тогда история иезуитской педагогики в России еще не закончилась – маленькая искорка великого игнацианского пламени продолжала гореть в стране северных варваров даже через 300+ лет, выродившись черт знает во что: педагогика иезуитской коллегии сохранялась в духовных училищах (это низший тип духовной школы) аж до 1870–х годов. Такую школу, деградировавшую до последнего градуса, описал Помяловский в великолепной, крайне печальной книге «Очерки бурсы», которую я рекомендую прочитать каждому.

И наконец, последним следом иезуитской коллегии в российской педагогике стал сам тип учебного заведения "серьезнее, чем школа, проще, чем университет, и с интернатом". Это знаменитый Царскосельский лицей, и его младшие братья — Училище Правоведения, Демидовский лицей в Ярославле и Катковский лицей в Москве, просуществовавшие до 1917 года.

@темы: чужие тексты

---

Ночь музеев-2

Осмотрев временную выставку, пошел знакомиться с основной и нашел то, что меня давно интересовало.

В нашем городе находится одна из самых крупных коллекций египетских древностей. Русский путешественник Отто Фридрих фон Рихтер в начале XIX века привез ее из своих странствий по Ближнему Востоку. Сначала она выставлялась в Дерпте, но когда в семнадцатом году армия кайзера подходила вплотную, коллекцию решили эвакуировать вглубь страны, так в итоге она и осталась в Воронеже.

Раз уж я попал в этот музей, я должен был это увидеть, и египетские экспонаты там действительно оказалась. И главный из них, саркофаг придворного писца, тоже:




Конечно, Рихтер вывез не один только саркофаг

@темы: ворон и ёж

---

Ночь музеев-1

Наконец-то дошли руки скинуть и обработать эти фотки)
В местном художественном музее имени Крамского я очень давно не был, да и был раньше только на временных выставках. А тут подвернулся удобный повод в виде Ночи музеев, дающий возможность бесплатно поглядеть и основную экспозицию и новую выставку, "Агитпоезд", охватывающую историю области примерно с образования СССР.


В "Агитпоезде" было несколько "вагонов", посвященных ккакому-либо десятилетию. Сначала первые пятилетки и война (в "очень общих чертах"), потом шестидесятые и эпоха застоя (уже заметно подробнее: "дары мирного атома", ламповые телевизоры, физики-лирики "и другие приключения Шурика").
Здесь же нашлось место стрит-арту - городских художников пригласили расписать прямо музейные стены работами по теме выставки, отражающими тот или иной аспект, как по мне, смотрелось здорово и динамично.

@темы: ворон и ёж

---

Есть уже в самой первой части серии Civilization Сида Мейера фишка, которую у него потом копировали все кому не лень.
За каждой цивилизацией там "закреплен" лидер, который как минимум картинка, вносящая элемент узнавания игроком, а затем и определенная линия поведения ИИ с набором свойственных этому лидеру бонусов.
Для первой части Мейер выбирал "лидеров, известных по детским энциклопедиям", потом критерии отбора стали другими, когда и сам список цивилизаций расширился. Рассмотреть этих лидеров можно на примере и Англии, и Японии (да кого угодно, кроме ацтеков - у них всегда безальтернативный Монтесума), но я сделаю это на примере России.

Русских Сид Мейер ввел в игру уже в самой первой части, в знаковом 1991 году и "поставил" над ними Сталина.



Вторая часть, наверное, известна хуже всего, хотя в ней немало нововведений. Мужским лидером России там был Ленин (и это его первое и пока что последнее появление в серии). Женщиной-правительницей стала Екатерина II, и это адекватный выбор, если смотреть, что творится у других цивилизаций (у Японии это богиня Аматэрасу, а у Персии почему-то вообще Шахерезада).

да, вот так вот простенько на этот раз

Так или иначе, а Екатерина в 1996 году впервые появилась в серии и вскоре надолго стала лидером России "по умолчанию". Так было и в третьей части.


Несложно увидеть, что там она показана уже на закате лет, как пожилая "императрица-матушка".
В четвертой части, наоборот, Екатерина сразу после своего переворота, полная энергии. Возможно, что референсом стал ее конный портрет из Эрмитажа кисти Эриксена.

В дополнениях к четвертой части, однако, добавили и альтернативных лидеров: это уже знакомый игрокам Сталин и новый Петр I.

Пятая часть, и снова Екатерина


Шестая часть... а вот и нет, в этот раз внезапно Петр:


Начиная с третьей части каждой цивилизации добавляют и свои "уникальные юниты", и тут уже у России никакого разнообразия, в каждой новой игре это всякий раз казаки.
Шестая часть вышла целых восемь лет назад, так что пора для анонса седьмой давно пришла. Хотелось бы, конечно ,чтобы так было что-то новое вместо поднадоевших казаков. Допустим, стрельцы как уникальная пехота России, почему бы нет? Они хорошо подошли бы Ивану Грозному (вот кого, кстати, пока что ни разу не было) или даже Петру...

@темы: игры

---

Николай Эппле о сегодняшнем юбиляре: arzamas.academy/mag/664-chesterton

@темы: ГКЧ

---

Лепанто

Сегодня исполнилось 150 лет Гилберту Кийту Честертону. Обожаю его романы, а вот как поэта знаю его хуже. Его "Балладу о белой лошади" пока так и не перевели на русский полностью (хотя даже по фрагментам можно понять, насколько масштабно-эпичная вещь), другим его стихам тоже не очень повезло. "Лепанто" - как раз одно из счастливых исключений, так как есть даже несколько переводов. Как мне кажется, сильнее всего тот, который у Артема Серебренникова (с ТГ-канала Гиперборейские сонеты).

Бьется в солнечных чертогах, льется белизной фонтан,
В покоренной Византии улыбается султан,
И подобен смех зловещий рокотанию воды,
Заросль темную колеблет – лес султанской бороды;
Вот кровавый полумесяц губ и рта его зардел –
Ведь срединным морем мира флот турецкий завладел.
Страх несли они для вольных италийских городов,
В Адриатику ворвались, гнали прочь крылатых львов,
Папа римский в исступленьи шлет моление окрест –
Просит королей скорее защитить Господень крест;
В Англии Елизавета только в зеркало глядит,
Валуа печальной тенью на обедне чуть не спит,
С дальних островов заката не слыхать испанский гром,
И в лучах султан смеется, встав на Роге Золотом.

Но издалёка услыхал, как барабан ревет,
Какой-то беспрестольный принц, что зря короны ждет,
Оставив ненадежный чин, сомнительный феод,
Последний рыцарь Запада оружие берет,
Последний певчий трубадур – он слышал соловья,
Что к югу пролетал, когда юна была земля.
Среди безбрежной тишины, упорен, пусть и мал,
Крестового похода шум бесстрашно наступал,
И вот знамена плещутся на холоде ночном
Во мраке темно-пурпурном, в сияньи золотом,
Вот факелов багровый свет в литаврах отражен,
Вот трубы, вот фанфарный гул, вот пушки… вот и он.
И, усмехнувшись в бороду, австриец, лих и брав,
Летит, пришпорив жеребца, как троны всех держав,
Высóко голову неся, как знамя вольных стран,

Испании мечта,
Для Африки – беда,
Он вскачь погнал коня –
Австриец дон Хуан.

Магомет – в раю блаженном, выше утренней звезды
(Дон Хуан готов в сраженье двинуть воинов ряды);
На колени райской деве положил он свой тюрбан,
Что из яркого заката и морских просторов ткан.
Встав, сотряс он сад павлиний; пальмовый шатнулся лес.
Ходит он среди деревьев, ростом прямо до небес,
И в саду раздался голос громче сотни голосов –
К Азраилу, Ариилу и Аммону этот зов,
К джиннам, духам темных сил
С множеством очей и крыл –
Себе их волю подчинил
Премудрый Соломон.

Мчатся в алом и в багряном, прочь из утренней страны,
Из божниц кумиров желтых, тех, чьи очи смежены,
Мчатся в мантиях зеленых из морских зеленых вод,
Где утóпнувшее небо, где безглазый гад живет,
Все в ракушечном убранстве, с водной порослью вокруг,
Точит их недуг жемчужный, ярко блещущий недуг,
Вот они в сапфирном дыме рвутся прочь из недр земли,
Почитают Магомета, распростертые в пыли.
Говорит он: «Рушьте горы, где отшельники живут,
В пустошах песок просейте – пусть мощей не обретут,
И преследовать гяуров не престаньте никогда,
Ибо с Запада, как прежде, надвигается беда.
Мы поставили над миром Соломонову печать,
Знак познанья и печали, что вовек не исчерпать,
Над горами, над горами громы грозные гремят –
Сотрясли они дворец наш лет четыреста назад.
«Кисмет» он не произносит, дань Судьбе не отдает –
Это Ричард, это Раймунд, это Готфрид у ворот!
Все, что есть, он ставит на кон – а теряет только смех,
Мы раздавим нечестивца, власть распространим на всех!»
Он слышал орудийный гром, ревущий барабан,
(Ведет на бой свои войска австриец дон Хуан),
Внезапная стрела
Бесшумна и светла –
Покинул Алькала
Австриец дон Хуан.

На северной морской скале архангел Михаил
(А дон Хуан себя уже в доспехи облачил)
Взирает на седой прилив, а волны в землю бьют,
Под красным парусом народ морской вершит свой труд.
Вот машет он стальным копьем, бьет каменным крылом,
Вот гром Нормандию потряс – не слышен этот гром:
На Севере все спуталось в истолкованьях книг,
Здесь нет невинности былой, дух бодрости поник,
И христиане в христиан спешат вонзить клинок,
И христианам страшно, что стал грозен ликом Бог,
И христиане ту клянут, что Спаса родила, —
Но дон Хуана конь несет, кусая удила.
И дон Хуан трубит сквозь мрак в затмении светил,
Трубой своей, трубою уст он землю огласил,
Гремит, гремит труба:
Domino gloria!,
Взывает у руля
К матросам дон Хуан.

В алькове с Золотым руном сидит Филипп Второй
(А дон Хуан на палубе командует войной),
Обои бархатны, черны, нежны, как смертный грех,
И бродят карлики туда-обратно без помех.
В руках его блестит фиал, похож на лунный свет,
Он трогает, трясет, дрожит, ему покоя нет,
Филиппов лик заплесневел, осунулся, поблек,
Словно без солнечных лучей увянувший цветок,
Таится в том фиале смерть, конец великих дел…
Но дон Хуан Австрийский на турка налетел.
Идет на ловлю дон Хуан, раздался гончих лай –
Слух об охоте обогнул весь итальянский край.
Огонь, огонь, ха-ха!
Огонь, огонь, ура!
Разрывами гремя,
Дал залпы дон Хуан.

Был в часовне папа римский в миг, в который грянул бой
(Дон Хуан Австрийский скрыт завесой дымовой),
Есть в ней тайная обитель – целый год живет в ней Бог,
Тайное окно, откуда малым кажется мирок,
Он, как в зеркале, там видит мрак чудовищных морей
И жестокий полумесяц безымянных кораблей –
Тень огромную бросает он на флот людей Креста,
Львов крылатых на галерах затмевает темнота,
На судах у флотоводцев чернобрадых есть дворцы,
Под судами есть темницы, где несчастные гребцы,
Где больные христиане, что от солнца далеки,
Словно в городе подводном, словно там, где рудники,
Как в краю небесных храмов, в дальней древности, когда
Были царственными боги, тирания – молода;
Бессловесны, безнадежны, словно те, что пали ниц
На гранитах Вавилона в пыль от царских колесниц.
Много тех, кого в том пекле покидает здравый ум
Каждый раз, когда тюремщик желтолицый смотрит в трюм,
Знака свыше те не чают и не ждут небесных сил…
(Но вот дон Хуан Австрийский строй турецкий проломил!)
Дон Хуан с кормы стреляет, где на трупе свален труп,
Океан он залил кровью, как лихой пиратский шлюп,
Цвет кровавый затмевает серебристый, золотой,
Открывая настежь люки, заполняя трюм собой,
Тысячи освобождая тех, кто были пленены,
Тех, кто ныне счастьем, солнцем, волею ослеплены.
Vivat Hispania!
Domino Gloria!
Свободу от ярма
Вернул им дон Хуан!

А Сервантес на галере в ножны вкладывает меч.
(С победой мчится дон Хуан Испании навстречь.)
Встает виденье перед ним: испанский путь степной,
Где тощий рыцарь странствует за призрачной мечтой.
Смеясь не по-султански, он клинок свой уберет…
(А вот австриец дон Хуан закончил свой поход.)

И в оригинале: www.chesterton.org/lepanto/

@темы: стихи, ГКЧ

---

Впервые за много лет сел пересматривать "Wolf's Rain". Опенинг вообще как в первый раз

но смотревшие целиком поймут его спойлерность

---

dolbit normal'no

Уже не в первый раз слышу во дворе вечером звуки птицы, но какие-то необычные, похожие на "тррр-тррр". Постояв немного, догадался: дятел. Соседи потом сказали, что у него, наверное, брачный сезон и так он подзывает себе подобных.
Лес от нас далеко, но дятел откуда-то все же прилетел. Его не видно, он прячется высоко в листве, зато слышно очень хорошо.

---

Лифтовый зверь

Может, Эдуард Успенский и был невыносим в повседневности, но его творческого наследия это никак не отменяет. В этом наследии есть и "А это что, тоже Успенский?!" и то, с чем сталкиваешься уже во взрослой жизни. Это как раз из последней категории.


Мне тут особенно нравится, как объявление из лифта вписано в текст стихотворения, да и сам зверь дико колоритен)

@музыка: Сплин - Тайком

@темы: стихи

---

Животное

На сербских динарах изображены разные выдающиеся личности, но был когда-то и альтернативный проект банкнот, стилизованных под детские рисунки, с разными животными:


А поближе к нам есть и более известная история с "зайчиками" (увы, сейчас они уже не в ходу):


С выдающимися людьми на купюрах вечная проблема: кого именно и по каким критериям выбрать, как расположить? С животными все же не так конфликтно. Прикинуть, что ли, исходя из тех купюр, которые есть сейчас?

100 рублей - соболь. Одна из самых ходовых купюр и красивый пушной зверь, ассоциируемый с богатством и достатком. К тому же охраняется государством, так что прекрасно подходит.

50 рублей - пятидесятки мне в последнее время попадаются все реже, думаю, на них хорошо бы смотрелся песец. Желательно нарисовать его полным.

10 рублей... а они еще где-то остались? Вообще-то да. Хоть номинал и маленький, хорошо бы было изобразить на десятках выхухоль. Все же она одна такая уникальная, эндемик.

200 рублей - еще одна относительно редкая банкнота из-за своей новизны. Здесь нужен кто-то редкий... журавль-стерх подойдет отлично, мне кажется.

1000 рублей. Такие банкноты встречаются не реже соток, может, даже чаще. Конечно, медведь, так даже преемственность с нынешней однотысячной сохранится. Возможны варианты: бурый или белый?

500 рублей - сложно выбрать один вариант. Красивее всего была бы росомаха (и символично: "росомаха - половина медведя"), но с хищниками и так уже перебор. Так что лось или северный олень. "Банкомат опять выдал лося", "у тебя сохатые остались?"

2000 рублей - амурский тигр.

5000 рублей - наибольший номинал. Не мамонт и даже не двуглавый орёл... Осётр.

---

Наверное, у многих стран есть понятие о своем "золотом веке". Этот период должен был сильно отдален от сегодняшнего дня, чем дальше, тем лучше, но (это важно) не уходить в совсем баснословную древность и подтверждаться какими-то непременно письменными источниками Конечно же, это время будет отмечено расцветом культуры, искусства и "всяческих художеств" - вспомнить хотя бы Древнерусское государство, Киевскую, если угодно, Русь, когда она была относительно единой.

Для Японии под описание такого "золотого века" подходит эпоха Хэйан, название которой двузначно. С одной стороны оно совпадает с названием тогдашней столицы (сейчас Киото), с другой переводится как "мир" или "покой", и это ее неплохо описывает. У нее есть точные границы: она начинается в 794 году, за несколько десятилетий до того, как у восточных славян возникнут "объективные предпосылки для формирования государства" и более чем за полвека до летописного призвания варягов. Кончится же она в воспетом Булычевым-Можейко 1185 году.
Именно в эпоху Хэйан количество произведений на японском языке резко идет вверх, и тут нужно отметить, что японскую литературу тех лет разделяют на "мужскую" и "женскую". Тогда как авторы-мужчины по преимуществу писали на китайском (культурное влияние континентального соседа на островное японское государство было огромным) исторические хроники и религиозные трактаты, женщины чаще использовали родной язык и уделяли больше внимания повседневности. Пожалуй, их произведения более художественные и светские по духу.

"Записки у изголовья", написанные Сэй-Сэнагон на исходе десятого века - одно из самых значимых произведений на японском языке не только хэйанского периода. Про нее саму известно немногое, и даже Сэй-Сёнагон не личное имя, а скорее псевдоним, указывающий на ее статус. Она принадлежала к знатному, но не слишком, роду. Состояла при дворе, но не в очень высоком чине, при этом была близка к императрице, о которой писала с теплым сочувствием, создав живой и трогательный образ. Именно в подаренной императрицей тетради Сэй-Сёнагон и начала свои заметки.

"Записки..." относятся к жанру дзуйхицу и представляют собой блог дневник "собрание случайных наблюдений, слухов и мнений". Это своеобразный литературный импрессионизм тысячелетней давности, калейдоскоп полноцветных фрагментов. Эти фрагменты можно поделить на несколько эпизодов - среди них и бытовые эпизоды придворной жизни со сквозными персонажами из знакомых писательнице лиц, и природные зарисовки, и ее спонтанные мнения по каким-то вопросам. Есть и списочность - в главах с названиями вроде "То, что умиляет", "То, чему можно позавидовать", "То, что неприятно слушать", "То, что должно быть большим", "То, что должно быть коротким" и так далее - и эти главы показались мне при прочтении наиболее занимательными и передающими личность Сэй-Сёнагон, очевидно, прекрасно образованной и насмешливой женщины.

Читал я "Записки..." в переводе Веры Марковой. Он на сегодняшний день наиболее полный и с подробными комментариями - например, об особенностях семейной жизни в хэйанской Японии или о ритуальном значении белого коня.

@темы: книги

---

Художник Джон Кейпл (John Caple) из Сомерсета специализируется по таким вот "бытовым лабиринтам", туманным и несколько меланхоличным, но приятным глазу

больше