"А в ненастные дни Собирались они Часто. Гнули, мать их ети! От пятидесяти На сто. И выигрывали, И отписывали Мелом. Так в ненастные дни Занимались они Делом".
Помню, конечно, эти строки из эпиграфа к "Пиковой даме", но там они все-таки немного отличаются, с самоцензурой х)
Начну издалека - в начале этого года одно крупное и известное издательство анонсировало выпуск чего-то, что определяло как графический роман по "Евгению Онегину" (заодно приурочив к выходу той экранизации). Новинка вышла, и среди отзывов читателей было немало разочарованных - есть, мол, подозрения, что вместо живых художников этим занималась нейросеть, персонажи вопиюще статичны и с количеством пальцев у них не везде порядок.
Спустя несколько месяцев чем-то похожим занялось издательство поменьше, но более специализированное. к созданию альманаха по "Повестям Белкина" подошли уже отвественнее, выбрав художников-комиксистов с именами. Участие приняли Аскольд Акишин (мастодонт, в представлении не нуждается), Ольга Лаврентьева ("ШУВ", "Сурвило", "Своя Атлантида"), Илья Воронин ("Фронт 14-17"), Алексей Трошин ("Диптих", "Веймарские сны") и Наталья Фомичева (единственное пока что неизвестное мне имя). Ровно по числу пяти повестей.
Как и в других проектах от "Альпаки" была выбрана черно-белая графика, которой эти художники владеют прекрасно. Ольга Лаврентьева из них мой персональный фаворит и, как мне кажется, "попала в сюжет" лучше других, они и остальные четыре адаптации отличные.
Относятся серии к новой серии "Альпаки", поменьше по размерам, чем огромная "RUS BD", и корешки на полках смотрятся один к одному.
Бонусом взял близкий сингл в мягкой обложке, "Хамелеона" Александра Зеленкова (еще одно новое для меня имя) по рассказу, понятное дело Антона Чехова. Опять-таки достойная адаптация, абсурд жизни провинциального городка и визуализация метания Очумелова переданы хаотичным перетеканием образов
Такой вот урожай, но есть еще кое-что и еще одно имя, известное, но раньше никак не ассоциировавшееся у меня с комиксами... Впрочем, об этом по мере прочтения.
"Немирные чюкчи"(с) и их затянувшееся покорение - один из потенциально интересных для меня исторических подсюжетов, но пока хожу вокруг него. И вот вижу, что Мицкевич (тот, который Адам) тоже, оказывается, кое-что про это писал: "Чукчи, настоящие бедуины этих ледяных пустынь, выменивают у русских на водку и табак свою добычу, которую русские чиновники, которые одновременно являются и купцами, принимают как якобы дань. Все тамошние племена однако знают, что есть царь, какой-то таинственный и страшный властитель Севера. Губернаторы и толмачи, говоря с начальниками орд о своём царе, показывают им герб России, орла, поэтому они убеждены, что это портрет царя; что царь этот, какое-то странное создание, действительно имеет две головы, крылья, когти и держит мир в своих руках. Поскольку они рады жить в мире со всеми божествами, то приносят и этому божку малую дань".
А с "Метрономиконом" как с сеттингом желания знакомиться так и не возникло: прохладно я отношусь ко всем этим "межавторским вселенным", тем более что тут первичны именно арты, а не то, что вокруг них накрутили. Видел пару томиков в комиксном магазине, полистал, там среди авторов и Пелевин-Джуниор, и Лео Каганов... Не подерутся хоть, под одной обложкой-то?
Старенькая загадка из дневника Роберта Ибатуллина - где и когда это могло бы написано?
Не столько зверя в Неполомской пуще, Не столько злости в янычарской гуще, Не столько ульев в украинских сёлах, Не столько дворских дам сидит в гондолах, Не столько в крымских ордах стрел калёных, Не столько скрепов в грецких галеонах, Не столько нитей на брабантских кроснах, Не столько скрипу в жерновах соосных, Не столько сельди во полнощном море, Не столько красок зажигают зори, Не столько чёток щупают в Лорето, Не столько в Вене кова и навета, Не столько в Гданьске хлеба в складах порта, Не столько книжек на торгах Франкфорта, Не столь весною птиц, колосьев летом, Обилья в осень и числа приметам, Звёзд в ясном небе, на брегу песчинок, В метели снегу и в дожде дождинок, Не столько в плавнях всяческой тростины, Сколь у меня любви для Катарины.
И само по себе стихотворение красивое, должен сказать. А вопрос показался несложным. читать дальшеНасчет места - разумеется, Польша или, если нужно "ширше", Речь Посполита. Время написания - ну, с XVII по XVIII век, ближе к нижней границе, чем к верхней. И, в общем, так оно и оказалось.
В коментариях была очень остроумная версия об авторстве Станислава Понятовского, но все-таки нет.
Последний город "в программе", оружейная столица, врать не буду, посмотрел только малую часть. На вокзале сразу встретил памятник героям ПМВ
Героям ВМВ стоял неподалеку (а еще бронепоезд, но снять его нормально не получилось) читать дальше Немного походил по кремлю с окрестностями и набережной реки (Упа, кажется).
Еще из интересного: на территории кремля в этот день проходила какая-то выставка с темой благотворительности Романовых в годы Мирвой Мировой. В одном из залов стояли стенды, и, подойдя к ним, я почти сразу увидел старых знакомых:
Что очень правильно - некоторые имена не должны быть сугубо локальными, особенно в свете поднятой темы.
В паре минут ходьбы от Успенского обнаружился и Дмитриевский собор - двенадцатый век и уникальная резьба. Внурть я не пошел, осмтривал всё самое интересное снаружи
От Владимира меньше часа на автобусе до Суздаля, справившего этим летом свое тысячелетие. Город, опять же, подный частных домиков, у которых наличники сочетаются с пластиковыми окнами и спутниковыми тарелками
Дальше были торговые ряды, соборы, кремль, выставки внутри кремля...
У изразцовой печи в одном из залов я остановился надолго, разглядывая
И уже снова во Владимире успел зайти в музей "Старая аптека", очень похожий на аптеку Пеля на Васильевском острове.
К слову, эта аптека работала по назначению аж до 2010 года, только когда ее содержание стало слишком затратным, ее полностью переоборудовали под музей.
В очередной свой день рождения разбираю фотки из путешествия по Центральной России, из которого только что вернулся. В этом году я нацелился на Золотое Кольцо, в первую очередь на Владимир. Среди прочего там произошел развирт с давней подругой по переписке, и я дико рад, что пусть столько лет спустя, но все-таки встретились вживую.
Дневной и вечерне-ночной Владимир это немного разные города, и второй понравился мне больше.
Поднимался на Козлов Вал, что увидеть оттуда центр и Золотые ворота, но вот как раз с ними случился облом. Да, это они, но закрытые на реставрацию: читать дальше Вообще, город, каким я его увидел, полон частных домов с наличниками и разных памятников старины. Первом, что я заметил, идя от вокзала, был монастырь с большой и ухоженной территорией, но в значительной степени новодел, так как после революции туда заселили чрезвычайку, а в 1930 году храмы и колокольни на территории снесли. Восстановили их недавно, но вот монастырская стена вполне аутентичная, семнадцатый век.
Центр немного напомнил мне Нижний Новгород своими краснокирпичными постройками. Там же был и очень красивый католический храм святого Розария, не мог не зайти внутрь.
Ну и древнерусские храмы Владимира я не пропустил. Сначала Успенский собор, в котором местами сохранились фрески Андрея Рублева
На территории, кстати, заметил его макет со снятыми крестами, что смотрелось весьма странно. Я слышал, что кресты заменили шариками якобы в антивандальных целях, но как-то это не очень убедительно. На макете Суздальского кремля, кстати, ровно то же самое.
А вот Косон Охара жил и творил уже в эпоху Мэйдзи. В своей стране особого успеха не имел, а вот за рубежом другое дело. Всё, что я у него видел, очень здорово - допустим, "Дикий кабан":
(охота на кабана - давнее развлечение японской знати, к слову)
Элджернон Блэквуд - уже само имя звучит как что-то максимально стереотипно английское, притом с уклоном куда-то в готику. В своем жизненном пути он выбил буквально комбо "духовного поиска" своего времени - буддизм, индуизм, теософия, членство в оккультных обществах вроде Ордена Золотой Зари и служба в британской военной разведке (пожалуй, одно может быть связано с другим теснее, чем кажется). В общем, было в его биографии нечто, располагающее к тому, чтобы выйти в классики хоррора, в предшественники и в каком-то смысле даже учителя Говарда Лавкрафта (которого Блэквуд, кстати, пережил где-то на пятнадцать лет).
Сейчас Блэквуд, больше всего известен тем, что переосмыслил и популяризировал вендиго - существо из преданий канадских индейцев - так и вошло оно с этих пор в массовую культуру. Было и многое другое, например, цикл о детективе-медиуме Джеке Сайленсе. Или, допустим, повесть "Ивы", которую я читал в переводе Натальи Трауберг.
"Ивы" - вполне пример "лавкрафтианских ужасов" до Лавкрафта, может быть, пока и не настолько насыщенных, но прямая линия между этими двумя писателями видна. Локацию, в которой развернется действие, Блэквуд подобрал вполне экзотическую для своих читателей. Англичанин с напарником-шведом на лодке и без собаки путешествуют по Дунаю и останавливаются на поросшем ивами маленьком островке где-то примерно между Веной и Дунаем, что для среднего западного европейца XIX века уже само по себе звучит как "край света". И в этом конкретном случае оказывается буквально именно так и даже хуже того. Герои по незнанию останавливаются буквально на границе миров - и этот участок границы оказывается неохраняем, проницаем в обе стороны. Чужое присутствие начинает чувствоваться быстро, и если поначалу главный герой пытается искать какие-то успокаивающие объяснения, то довольно быстро отбрасывает их в сторону.
Дело им немного облегчает то, что обитатели разных реальностей взаимно не могут увидеть друг друга, только ощущать (что напоминает, кстати, о Вие), так что начинается какая-то безумная игра в прятки, в которой их сознание все время предает героев. В идее "человек залез туда, где ему не рады и расплачивается за это" самой по себе ничего нового нет. Но блэквудовских путешественников ждет столкновение не с какими-то языческими реликтами Восточной Европы, как может показаться по первым страницам, не с предсказуемыми лешими-водяными, а с чем-то принципиально иным, чем-то что, что еще поди знай как описать, не то что понять. И здесь реализуется идея мультивселенной до появления этого понятия, со множеством миров, касающихся друг друга своими стенками. Но переходить из одного в другой... с таким же успехом можно в открытый космос или на дно океана.
С удерживанием саспенса Блэквуд в этой повести, как по мне, справился блестяще, и вопросов, почему его причисляют к основоположникам всяческого weird после "Ив" у меня не возникает. Возможно, когда-нибудь сподоблюсь и на другие его вещи.
1. как известно, у каждого прыгуна есть любимые времена у него — два месяца до войны и сама война и особенно — июнь 1914-го когда прабабушка влюблена
2. в раненого офицера, которого скоро совсем убьют в доме, где развеваются занавески, сквозняк, уют из окна доносится запах травы и звенит коса в дальней комнате бьётся в стекло оса наверху в облаках летательный аппарат кружит позабыв сапоги, вдоль леса в восторге мужик бежит
3. перед самой грозой жизнь особенно значительна и легка караси идут на крючок без всякого червяка и любой буфет содержит неистощимый запас конфет все предметы вокруг излучают особый зелёный свет
4. там мгновенное становится бесконечным буквально — конца ему просто нет Федор Сваровский