И лампа взвоет как сурок
Продолжаю открывать для себя новые имена. Сейчас это Евгений Витковский - поэт, переводчик, писатель-фантаст. Так получилось, что его мне посоветовали за последнее время сразу несколько раз и в не связанных местах, а значит, судьба. И как-то зашел мне его "почерк" в поэзии, насчет остального пока не знаю.
Вот кое-что, что уже оценил из стихов:
Ядовитые газы германской войны.
Дирижабли, прививки, котлы, суррогаты.
Как мы были в те годы бездарно бедны!
Как мы были в те годы бездарно богаты!
То цилиндр, то берет, то картуз, то чалма,
и ходили б часы, только сломаны стрелки.
Эту кашу Европа варила сама,
и она же в итоге оближет тарелки.
Если жалко алмаза — сойдёт и корунд.
Если жалко ведра — так сойдёт и бутылка.
Первой скрипкою будет какой-нибудь «Бунд»,
и дуэтом подхватит какая-то «Спилка».
То ли хлор, то ли, может, уже и зарин.
Миномёт на земле, а в руке парабеллум.
Аспирин, сахарин, маргарин, стеарин
и пространства, где чёрное видится белым.
А ещё есть Верден, а ещё Осовец,
и плевать на эстонца, чухонца, бретонца,
а ещё есть начало и, значит, конец —
все двенадцать сражений за речку Изонцо.
А ещё ледяное дыханье чумы,
а помимо того — начинает казаться,
что на свете и нет ничего, кроме тьмы,
комбижира, кирзы и другого эрзаца.
И ефрейтор орёт то «ложись!», то «огонь!»,
и желает командовать каждая шавка,
и повсюду Лувен, и повсюду Сморгонь,
и не жизнь, а одна пищевая добавка.
И кончается год, а за ним и второй,
а на третий и вовсе отчаянно плохо,
а Россия обходится чёрной махрой,
а Германия жрёт колбасу из гороха.
И события снова дают кругаля,
потому как нигде не отыщешь в конторах
ни селитры, ни серы, ни даже угля,
и никто не заметил, что кончился порох.
Полумесяц на знамени бел и рогат,
окровавлены тучи, и длится регата,
и по Шпенглеру мчится Европа в закат,
незаметно пройдя через пункт невозврата.
Вот кое-что, что уже оценил из стихов:
Ядовитые газы германской войны.
Дирижабли, прививки, котлы, суррогаты.
Как мы были в те годы бездарно бедны!
Как мы были в те годы бездарно богаты!
То цилиндр, то берет, то картуз, то чалма,
и ходили б часы, только сломаны стрелки.
Эту кашу Европа варила сама,
и она же в итоге оближет тарелки.
Если жалко алмаза — сойдёт и корунд.
Если жалко ведра — так сойдёт и бутылка.
Первой скрипкою будет какой-нибудь «Бунд»,
и дуэтом подхватит какая-то «Спилка».
То ли хлор, то ли, может, уже и зарин.
Миномёт на земле, а в руке парабеллум.
Аспирин, сахарин, маргарин, стеарин
и пространства, где чёрное видится белым.
А ещё есть Верден, а ещё Осовец,
и плевать на эстонца, чухонца, бретонца,
а ещё есть начало и, значит, конец —
все двенадцать сражений за речку Изонцо.
А ещё ледяное дыханье чумы,
а помимо того — начинает казаться,
что на свете и нет ничего, кроме тьмы,
комбижира, кирзы и другого эрзаца.
И ефрейтор орёт то «ложись!», то «огонь!»,
и желает командовать каждая шавка,
и повсюду Лувен, и повсюду Сморгонь,
и не жизнь, а одна пищевая добавка.
И кончается год, а за ним и второй,
а на третий и вовсе отчаянно плохо,
а Россия обходится чёрной махрой,
а Германия жрёт колбасу из гороха.
И события снова дают кругаля,
потому как нигде не отыщешь в конторах
ни селитры, ни серы, ни даже угля,
и никто не заметил, что кончился порох.
Полумесяц на знамени бел и рогат,
окровавлены тучи, и длится регата,
и по Шпенглеру мчится Европа в закат,
незаметно пройдя через пункт невозврата.
