Сегодня исполнилось 150 лет Гилберту Кийту Честертону. Обожаю его романы, а вот как поэта знаю его хуже. Его "Балладу о белой лошади" пока так и не перевели на русский полностью (хотя даже по фрагментам можно понять, насколько масштабно-эпичная вещь), другим его стихам тоже не очень повезло. "Лепанто" - как раз одно из счастливых исключений, так как есть даже несколько переводов. Как мне кажется, сильнее всего тот, который у Артема Серебренникова (с ТГ-канала Гиперборейские сонеты).Бьется в солнечных чертогах, льется белизной фонтан,
В покоренной Византии улыбается султан,
И подобен смех зловещий рокотанию воды,
Заросль темную колеблет – лес султанской бороды;
Вот кровавый полумесяц губ и рта его зардел –
Ведь срединным морем мира флот турецкий завладел.
Страх несли они для вольных италийских городов,
В Адриатику ворвались, гнали прочь крылатых львов,
Папа римский в исступленьи шлет моление окрест –
Просит королей скорее защитить Господень крест;
В Англии Елизавета только в зеркало глядит,
Валуа печальной тенью на обедне чуть не спит,
С дальних островов заката не слыхать испанский гром,
И в лучах султан смеется, встав на Роге Золотом.
Но издалёка услыхал, как барабан ревет,
Какой-то беспрестольный принц, что зря короны ждет,
Оставив ненадежный чин, сомнительный феод,
Последний рыцарь Запада оружие берет,
Последний певчий трубадур – он слышал соловья,
Что к югу пролетал, когда юна была земля.
Среди безбрежной тишины, упорен, пусть и мал,
Крестового похода шум бесстрашно наступал,
И вот знамена плещутся на холоде ночном
Во мраке темно-пурпурном, в сияньи золотом,
Вот факелов багровый свет в литаврах отражен,
Вот трубы, вот фанфарный гул, вот пушки… вот и он.
И, усмехнувшись в бороду, австриец, лих и брав,
Летит, пришпорив жеребца, как троны всех держав,
Высóко голову неся, как знамя вольных стран,
читать дальше
Испании мечта,
Для Африки – беда,
Он вскачь погнал коня –
Австриец дон Хуан.
Магомет – в раю блаженном, выше утренней звезды
(Дон Хуан готов в сраженье двинуть воинов ряды);
На колени райской деве положил он свой тюрбан,
Что из яркого заката и морских просторов ткан.
Встав, сотряс он сад павлиний; пальмовый шатнулся лес.
Ходит он среди деревьев, ростом прямо до небес,
И в саду раздался голос громче сотни голосов –
К Азраилу, Ариилу и Аммону этот зов,
К джиннам, духам темных сил
С множеством очей и крыл –
Себе их волю подчинил
Премудрый Соломон.
Мчатся в алом и в багряном, прочь из утренней страны,
Из божниц кумиров желтых, тех, чьи очи смежены,
Мчатся в мантиях зеленых из морских зеленых вод,
Где утóпнувшее небо, где безглазый гад живет,
Все в ракушечном убранстве, с водной порослью вокруг,
Точит их недуг жемчужный, ярко блещущий недуг,
Вот они в сапфирном дыме рвутся прочь из недр земли,
Почитают Магомета, распростертые в пыли.
Говорит он: «Рушьте горы, где отшельники живут,
В пустошах песок просейте – пусть мощей не обретут,
И преследовать гяуров не престаньте никогда,
Ибо с Запада, как прежде, надвигается беда.
Мы поставили над миром Соломонову печать,
Знак познанья и печали, что вовек не исчерпать,
Над горами, над горами громы грозные гремят –
Сотрясли они дворец наш лет четыреста назад.
«Кисмет» он не произносит, дань Судьбе не отдает –
Это Ричард, это Раймунд, это Готфрид у ворот!
Все, что есть, он ставит на кон – а теряет только смех,
Мы раздавим нечестивца, власть распространим на всех!»
Он слышал орудийный гром, ревущий барабан,
(Ведет на бой свои войска австриец дон Хуан),
Внезапная стрела
Бесшумна и светла –
Покинул Алькала
Австриец дон Хуан.
На северной морской скале архангел Михаил
(А дон Хуан себя уже в доспехи облачил)
Взирает на седой прилив, а волны в землю бьют,
Под красным парусом народ морской вершит свой труд.
Вот машет он стальным копьем, бьет каменным крылом,
Вот гром Нормандию потряс – не слышен этот гром:
На Севере все спуталось в истолкованьях книг,
Здесь нет невинности былой, дух бодрости поник,
И христиане в христиан спешат вонзить клинок,
И христианам страшно, что стал грозен ликом Бог,
И христиане ту клянут, что Спаса родила, —
Но дон Хуана конь несет, кусая удила.
И дон Хуан трубит сквозь мрак в затмении светил,
Трубой своей, трубою уст он землю огласил,
Гремит, гремит труба:
Domino gloria!,
Взывает у руля
К матросам дон Хуан.
В алькове с Золотым руном сидит Филипп Второй
(А дон Хуан на палубе командует войной),
Обои бархатны, черны, нежны, как смертный грех,
И бродят карлики туда-обратно без помех.
В руках его блестит фиал, похож на лунный свет,
Он трогает, трясет, дрожит, ему покоя нет,
Филиппов лик заплесневел, осунулся, поблек,
Словно без солнечных лучей увянувший цветок,
Таится в том фиале смерть, конец великих дел…
Но дон Хуан Австрийский на турка налетел.
Идет на ловлю дон Хуан, раздался гончих лай –
Слух об охоте обогнул весь итальянский край.
Огонь, огонь, ха-ха!
Огонь, огонь, ура!
Разрывами гремя,
Дал залпы дон Хуан.
Был в часовне папа римский в миг, в который грянул бой
(Дон Хуан Австрийский скрыт завесой дымовой),
Есть в ней тайная обитель – целый год живет в ней Бог,
Тайное окно, откуда малым кажется мирок,
Он, как в зеркале, там видит мрак чудовищных морей
И жестокий полумесяц безымянных кораблей –
Тень огромную бросает он на флот людей Креста,
Львов крылатых на галерах затмевает темнота,
На судах у флотоводцев чернобрадых есть дворцы,
Под судами есть темницы, где несчастные гребцы,
Где больные христиане, что от солнца далеки,
Словно в городе подводном, словно там, где рудники,
Как в краю небесных храмов, в дальней древности, когда
Были царственными боги, тирания – молода;
Бессловесны, безнадежны, словно те, что пали ниц
На гранитах Вавилона в пыль от царских колесниц.
Много тех, кого в том пекле покидает здравый ум
Каждый раз, когда тюремщик желтолицый смотрит в трюм,
Знака свыше те не чают и не ждут небесных сил…
(Но вот дон Хуан Австрийский строй турецкий проломил!)
Дон Хуан с кормы стреляет, где на трупе свален труп,
Океан он залил кровью, как лихой пиратский шлюп,
Цвет кровавый затмевает серебристый, золотой,
Открывая настежь люки, заполняя трюм собой,
Тысячи освобождая тех, кто были пленены,
Тех, кто ныне счастьем, солнцем, волею ослеплены.
Vivat Hispania!
Domino Gloria!
Свободу от ярма
Вернул им дон Хуан!
А Сервантес на галере в ножны вкладывает меч.
(С победой мчится дон Хуан Испании навстречь.)
Встает виденье перед ним: испанский путь степной,
Где тощий рыцарь странствует за призрачной мечтой.
Смеясь не по-султански, он клинок свой уберет…
(А вот австриец дон Хуан закончил свой поход.)
И в оригинале: www.chesterton.org/lepanto/