И лампа взвоет как сурок
Дочитал (довольно тонкую) электронную книжку "Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости". До нее был подкаст на радио Arzamas "Сирийские мистики отвечают", в котором ведущий Филипп Дзядко расспрашивал филолога и переводчика Максима Калинина, изучающего именно эту тему. Позже их беседы были записаны, кое-где дополнены и оформлены в виде книги.
Слово "сирийский", наверное, сейчас вызывает ассоциацию разве что с сюжетами из новостей. Так вот, это немного не та Сирия. Так вот, это немного не та Сирия, которую мы знаем. В ранее Средневековье, когда жили герои этих книги и подкаста, Сирией назывался более обширный регион, практически весь Ближний Восток (массово христианский Ближний Восток - было же время!), охватывающий и Ирак, и Иран, и часть Турции. И сирийская церковь или Церковь Востока, была тогда третьим крупным течением христианской мысли, сравнимым с римской и греческой церквями. Но за ней не стояло обращенное в христианство государство, как Римская Империя или германские королевства. Сирийские христиане выстраивали отношения по иным принципам сначала с зороастрийской Персией, а потом с завоевавшими ее арабами-мусульманами. Часто они находились под прессингом, но это и открывали новые возможности для самостоятельного духовного поиска.
И богословие сирийских монахов (а это именно что мистическая традиция, уделяющая много времени погружению в себя) согласно Калинину оказывается богословием радости, для которой в сирийском языке существовало более десяти слов, имеющих разное значение. Это богословие восторга. Богословие опьянения, в каком-то смысле. Современному человеку может казаться, что погружение в себя - это взгляд на что-то темное, вызывающее если не ужас, то как минимум сожаление. А вот сирийские мистики верили, что за внешними наносными слоями светлая и теплая сердцевина, прикосновение к которой вызывает эту самую радость.
Так что представление о древневосточном монахе как о мрачном субъекте, который заперся в келье или вообще ушел в пустыню и там в песок зарылся, ожидая конца света и чем он нам, таким современным, вообще помочь может, как бы поверхностное. Наоборот, самая база, самая первая, уже в чем-то достаточная, ступень предполагала именно созерцание самых бытовых, повседневных явлений этой жизни - как бы и со стороны, и все же с вовлеченностью смотрящего. И темы вынесенные в заглавие - едва ли современный горожанин для себя с ними справился. А когда авторы книги начинают говорить о том, как их осмысляли древние сирийцы (прекрасно, кстати, знакомые а античным наследием), обнаруживается немало парадоксом. Скажем, "духовное упражнение", предлагающее смотреть на мир и другого человека глазами Бога. Или обсуждение одной, наверное, из самых парадоксальных притч Христа - притчи о неверном управителе.
читать дальше
Честно, будь это подкаст, он воспринимался бы мной хуже. Мне куда легче принимать информацию в формате текста, к тому же беседы ведущего и исследователя тут все же были упорядочены. Добавлены были сноски на высказывания героев книги уже непосредственно, а не в пересказе, кроме того после некоторых глав идут отрывки из более современных текстов, чем-то созвучных духовно.
Слово "сирийский", наверное, сейчас вызывает ассоциацию разве что с сюжетами из новостей. Так вот, это немного не та Сирия. Так вот, это немного не та Сирия, которую мы знаем. В ранее Средневековье, когда жили герои этих книги и подкаста, Сирией назывался более обширный регион, практически весь Ближний Восток (массово христианский Ближний Восток - было же время!), охватывающий и Ирак, и Иран, и часть Турции. И сирийская церковь или Церковь Востока, была тогда третьим крупным течением христианской мысли, сравнимым с римской и греческой церквями. Но за ней не стояло обращенное в христианство государство, как Римская Империя или германские королевства. Сирийские христиане выстраивали отношения по иным принципам сначала с зороастрийской Персией, а потом с завоевавшими ее арабами-мусульманами. Часто они находились под прессингом, но это и открывали новые возможности для самостоятельного духовного поиска.
И богословие сирийских монахов (а это именно что мистическая традиция, уделяющая много времени погружению в себя) согласно Калинину оказывается богословием радости, для которой в сирийском языке существовало более десяти слов, имеющих разное значение. Это богословие восторга. Богословие опьянения, в каком-то смысле. Современному человеку может казаться, что погружение в себя - это взгляд на что-то темное, вызывающее если не ужас, то как минимум сожаление. А вот сирийские мистики верили, что за внешними наносными слоями светлая и теплая сердцевина, прикосновение к которой вызывает эту самую радость.
Так что представление о древневосточном монахе как о мрачном субъекте, который заперся в келье или вообще ушел в пустыню и там в песок зарылся, ожидая конца света и чем он нам, таким современным, вообще помочь может, как бы поверхностное. Наоборот, самая база, самая первая, уже в чем-то достаточная, ступень предполагала именно созерцание самых бытовых, повседневных явлений этой жизни - как бы и со стороны, и все же с вовлеченностью смотрящего. И темы вынесенные в заглавие - едва ли современный горожанин для себя с ними справился. А когда авторы книги начинают говорить о том, как их осмысляли древние сирийцы (прекрасно, кстати, знакомые а античным наследием), обнаруживается немало парадоксом. Скажем, "духовное упражнение", предлагающее смотреть на мир и другого человека глазами Бога. Или обсуждение одной, наверное, из самых парадоксальных притч Христа - притчи о неверном управителе.
читать дальше
Честно, будь это подкаст, он воспринимался бы мной хуже. Мне куда легче принимать информацию в формате текста, к тому же беседы ведущего и исследователя тут все же были упорядочены. Добавлены были сноски на высказывания героев книги уже непосредственно, а не в пересказе, кроме того после некоторых глав идут отрывки из более современных текстов, чем-то созвучных духовно.